Лазаре

Сергей Маркедонов дискутирует с Дмитрием Трениным о плане российско-грузинского урегулирования.

Современная российская политическая аналитика не слишком балует нас проектами и предложениями. По большей части произведения, выходящие из-под пера отечественных экспертов, ограничиваются в лучшем случае добротной констатацией фактов, анализом версий того или иного события или критическим разбором существующих мнений и суждений. Впрочем, такому «дескриптивному» уклону есть вполне рациональные объяснения. В России уже не первый год отсутствует публичная политика. Ключевые кадровые, внешнеполитические и социально-экономические решения принимаются и проводятся в жизнь не в результате серьезной общественной дискуссии и не на основе экспертных оценок. Кто в прошлом году мог всерьез предполагать, что главным чиновником по Северному Кавказу станет красноярский губернатор Александр Хлопонин, доселе никакими выдающимися свершениями в этом регионе не замеченный? Кто-то может сказать, на каком основании в Южную Осетию в прошлом году было отправлено 8,5 миллиардов рублей (плюс 2,8 миллиарда дополнительной финансовой помощи)? Между тем эта сумма составляет пятую часть бюджета ставропольского края, имеющего население в 2,7 миллиона человек. Возможно, на восстановление разрушенной в результате неудачного блицкрига Михаила Саакашвили республики необходимо отправить и большую сумму. Но где расчеты, которые убеждали бы нас в этом? Проблема в том, что никто никого и ни в чем убеждать не собирается. «Вертикаль» не нуждается в советниках и в экспертном сопровождении, поскольку ее цель - грамотное перераспределение сегментов административно-бюрократического рынка, процесса закрытого, не требующего постороннего присутствия. При таком подходе независимая (не в смысле финансовых средств, а в смысле мнения) аналитика не нужна. А если так, то одна из функций аналитики - выдвижение конструктивных проектов и предложений - атрофируется. Зато гипертрофированное развитие получают описательность и констатации. При продолжающихся социально-политических тенденциях сломать эту инерцию крайне сложно. Раз на проекты нет запроса (властям нужен только пиар и шоу), то появление любой интересной нестандартной идеи уже само по себе фокусирует на себе внимание.

По контрасту к нарисованной картине ко второй годовщине августовской войны на Кавказе, признанный и в России, и за рубежом эксперт по вопросам безопасности Дмитрий Тренин опубликовал текст, пафос которого обращен не в прошлое (к спорам о том, кто выстрелил первый и кто больше виновен в случившемся два года назад), а в будущее[1].

Статья имеет говорящий заголовок - «Как достичь мира с Грузией». Опубликованная в российской англоязычной газете, она сразу же расширяет экспертную аудиторию (ведь, чего греха таить, многие качественные статьи и исследования российских коллег, не будучи представлены на английском языке, для европейского и американского ученого как будто бы и не существуют). По мнению автора, война двухлетней давности «потрясла мир», но радикально его не изменила[2]. После 2008 года новая «холодная война» не началась, однако события двухлетней давности показали уязвимость европейской безопасности. От себя хотелось бы добавить, что «горячий август» продемонстрировал также отсутствие объективного и эффективного международного арбитража, поскольку ключевые мировые игроки разделились в своих симпатиях между Грузией и ее мятежными провинциями.

По мнению Дмитрия Тренина, именно вызовы «пятидневной войны» стали началом «перезагрузки» в отношениях между Москвой и Вашингтоном. В свою очередь процесс нормализации российско-американских отношений заставил если и не забыть о Грузии, то «взять ее в скобки» («to bracket»). Далее после описания новых реалий (более адекватная политика США по отношению к Грузии Михаила Саакашвили, установление контроля Москвы над двумя бывшими автономиями Грузинской ССР, вялотекущие женевские переговоры) Тренин переходит к конкретным предложениям по улучшению российско-грузинских отношений.

Заметим, что не слишком понятно, зачем России улучшать отношения с Грузией. По крайней мере, мотивация примирения между двумя государствами автором четко не прописана. Тренин справедливо указывает на то, что долгое время Москва делала акцент в своих подходах на личность третьего президента Грузии Михаила Саакашвили. Такой подход создает немалые проблемы в связи с тем, что и после 2013 года (истечения срока президентских полномочий) Саакашвили, скорее всего, не уйдет из грузинской политики. Он, как и Владимир Путин, вероятно, поменяет название должности (скорее всего, став главой правительства). Только в отличие от Владимира Путина, он увяжет свой переход с конституционной реформой (проект новой конституции Грузии 7 сентября поступил в ее парламент). Прав автор и когда говорит о дефиците «мягкой силы» в российской политике на грузинском направлении. Но проблема поиска нового инструментария («мягкая сила» вместо жестких подходов, деперсонификация вместо неуемной персонализации) - это вопросы дипломатической техники. Все это необходимо делать. Но зачем? Из текста видно, что Россия уже ушла от лобового столкновения с Западом. Более того, с Вашингтоном идет «перезагрузка». Общие темы (Иран, Афганистан) позволяют находить компромиссы. Роль Москвы в Закавказье не признают де-юре, но де-факто с ней считаются, и ни один грамотный аналитик или политик в США и ЕС не будет игнорировать особые интересы РФ в Абхазии или в Южной Осетии. Так, может быть, и не стоит мириться с Тбилиси, тем паче, что эксцентричный Саакашвили – это «всерьез и надолго»?

Но в том-то и дело, что процесс примирения с Грузией - это не вопрос абстрактного миролюбия или «культурной близости» двух соседних народов (уж как Штаты с Кубой были близки в последние годы XIX - начале ХХ века!). Это примирение имеет и вполне прагматическое измерение. Притом с обеих сторон. Расширение исламистской угрозы на Северном Кавказе заставляет Россию помимо всех ее комплексов и фобий обращаться к Грузии. Как и Грузия (с ее большей уязвимостью от северокавказской угрозы) объективно будет заинтересована в сильной России, сохраняющей за собой Северный Кавказ (иначе неизбежно возвращение к геополитической повестке дня XVIII столетия). Грузия, находящаяся в центральной части Большого Кавказа (среди политологов и историков этой страны популярна идентификация Грузии с «Центральным Кавказом»), является дорогой к стратегическому союзнику РФ Армении. Сегодня эта дорога практически перекрыта, что создает уже новые риски для российской политики на армянском направлении и на всем Большом Кавказе в целом. Так мы могли бы тезисно представить доказательства необходимости поиска формулы примирения.

Но какая формула мира может быть оптимальной? Дмитрий Тренин предлагает свое видение. Он справедливо полагает, что даже малые шаги, которые способны дать продвижение вперед и позитивный контекст, уже дорогого стоят. К таким малым шагам эксперт относит восстановление воздушного сообщения, упрощение визовых процедур и расширение торгово-экономических контактов. В самом деле, Армения и Турция, не имеющие открытой сухопутной границы и дипломатических отношений, уже с 1996 года осуществляют авиарейсы из Еревана в Стамбул и Анталью (в курортный сезон). Чем в этом смысле Россия и Грузия хуже? Вполне здравой кажется и следующая идея Тренина - контакты с участниками грузинской политики за рамками узкого круга «кремлевских гостей»», что сможет, с его точки зрения дать старт неформальной дискуссии о будущем Абхазии и Южной Осетии.

Однако «малыми делами» Тренин не ограничивается. Он предлагает идти дальше, выдвигая целый ряд геополитических инициатив. Так он, в частности предлагает «вернуть Гальский район Грузии в обмен на признание остальной Абхазии в качестве независимого государства». Видя существенные различия между Абхазией и Южной Осетией, автор выдвигает для последней идею использования «андоррской модели» совместного суверенитета (над Андоррой его осуществляют президент Франции и епископ Урхельский).

На чем базируются подобные инициативы? На первый взгляд, на вполне справедливых основаниях. Автор в силу самого формата небольшой статьи не может описать их подробно. Попробуем сделать это за него. Что такое Гальский район? Сегодня - это всего лишь часть бывшего Гальского района Абхазской АССР, который специально разделили после войны с Грузией в 1992-1993 гг., чтобы разбить грузинский монолит. До войны в этом районе грузинское население составляло более 93%. И даже после вытеснения абхазских грузин сегодня в Гали проживает порядка 50 тыс. чел. (по абхазским данным цифра выше). Абхазов же (даже если верить официальной статистике Сухуми) в республике больше 90 тыс. чел. Перепись 2003 года, проведенная властями Абхазии, зафиксировала численность абхазов в 94597 (что составляет 44,1% населения). По данным этой же переписи численность грузин в Абхазии равна 19%. В любом случае, Абхазия - не Нагорный Карабах. Здесь сепаратистская элита не является моноэтничной и не имеет перспектив стать таковой. Таким образом, почти 20% населения (да еще и компактно проживающее) - это объективно дополнительный вызов для формирования единой абхазской политической идентичности. А если к этому прибавить 21% армян (это только данные абхазской стороны; по экспертным оценкам, цифра выше), то «грузинский вопрос» в Абхазии сегодня - это во многом вопрос о состоятельности возможного независимого государства. Насколько грузины в Абхазии могут (и готовы) к интеграции в единое абхазское политическое, правовое, интеллектуальное пространство? Вопросы, которые не имеют однозначного ответа. И самое главное - насколько абхазские власти готовы к такой интеграции и к таким гражданам? Что же касается Южной Осетии, то аграрная республика, не имеющая таких ресурсов, как море и курортная сфера (Абхазия), серьезной промышленной базы (Приднестровье) или мощной диаспоры (как Нагорный Карабах), практически не в состоянии стать полноценным государством. И это, в самом деле, радикально отличает Южную Осетию от Абхазии.

Однако дальше начинаются важные нюансы. Кажущаяся правильность всех оснований, описанных нами выше, перестает быть железобетонной, если мы поставим их в определенные исторические контексты. Наверное, если бы «план Тренина» по Абхазии был предметом дискуссии в ходе грузино-абхазских переговоров в женевском формате[3], то есть до признания абхазской де-факто государственности, его можно было бы обсуждать, как реальный проект. Сегодня это предложение вряд ли будет востребовано. Позиции сторон в результате признания двух бывших автономий Грузинской ССР радикализиролвались еще больше. И если в Грузии царит убеждение, что в августе 2008 года два конфликта окончательно слились в один российско-грузинский, то Абхазия теперь не готова поступиться своей «территориальной целостностью». То же самое относится и к Южной Осетии. «Андоррская модель» здесь вполне могла реализоваться в период с 1992 по 2004 гг., то есть тогда, когда мирный процесс шел по нарастающей, не лилась кровь и не организовывались провокации. Силовая «разморозка» конфликта длиной в 4 года (в этом плане август 2008 года был лишь логическим продолжением мая 2004 года) поставила крест (по крайней мере, в обозримом будущем) на любых проектах для Южной Осетии с грузинским участием. В миротворческих проектах принцип «историзма» кажется важным, как нигде. Сегодня рано, а завтра поздно. В этом плане идеи уважаемого эксперта в августе-сентябре 2010 года кажутся нам опоздавшими на несколько лет.

Но фатально ли такое опоздание? Позволим себе не делать столь далеко идущих выводов. «Никогда не говори «никогда»» - хоть и трюизм, но небесполезный для повторения. Кто знает, не захочет ли абхазская элита (когда вопрос о прямой угрозе грузинского вторжения утратит актуальность) сама вернуться к «гальской теме». Исходя не из абстракций, а из государственной прагматики. Размывание абхазского этнического доминирования и трудности в национальном строительстве могут подтолкнуть Сухуми к такому сценарию. Однако, повторимся еще раз, для этого нужен будет определенный набор условий, а не просто понимание, что мир лучше, чем война и конфронтация.

В любом случае, при всех спорных моментах текста уважаемого эксперта, тот факт, что он поднял эту непростую проблему, отраден. Остается надеяться, что подобного рода дискуссии смогут все же оказывать хотя бы какое-то воздействие на принятие важных государственных решений.

Сергей Маркедонов - приглашенный научный сотрудник (Visiting Fellow) Центра стратегических и международных исследований (США, Вашингтон).


[1] Trenin D. How to make Peace with Georgia // Moscow Times. 2010. 09 August.

[2] Здесь автор использует словосочетание из заголовка нашумевшей книги Рональда Асмуса «Маленькая война, которая потрясла мир» (См.: Asmus R. A Little War That Shook the World. Georgia, Russia and the Future of the West. New York : Palgrave Macmillian, 2010. 254 p.), латентно полемизируя с его выводами. С нашей точки зрения, Асмус чрезвычайно преувеличивает значение «пятидневной войны» для мировой политики, и к тому же дает односторонние оценки сторонам, вовлеченным в нее. См. критические оценки труда Р.Асмуса в рецензии Томаса Де Ваала (De Waal T. Missiles Over Tskhinvali // The National Interest. 2010. № 107. May/June).

[3] Этот формат был организован под эгидой ООН. Первый раунд переговоров между конфликтующими сторонами прошел 28 ноября - 1 декабря 1993 года. После 2006 года переговоры прекратились. Не следует путать его с начавшимися в октябре 2008 года консультациями по стабильности и безопасности на Кавказе.