Лазаре

Реваз МИШВЕЛАДЗЕ

У нас много не говорят. Хингава наверху снимает трубку и роняет два слова: “Третий выходит!..”

“Третий” — это Киладзе.

Я в охране Киладзе.

Работа, конечно, интересная, но утомительная. Целый день носа из комнаты не высунешь. Понимаю, что разглашаю государственную тайну, но раз начал говорить, скажу: нас всего двадцать пять.

Надеюсь, мне простится нарушение присяги и разглашение численности охраны; утешаю себя тем, что кремлевская разведка и без моего признания ее знает, а кто не знает, тот и полученной информацией не сумеет воспользоваться.

Мы сидим в одной большой комнате. Номера комнаты не назову, хоть тресни. Раньше в ней, похоже, помещалась библиотека. Это я вывел из того, что когда кемарим  —  расслабляемся, ноги кладем на пустые полки.

Когда наверху снимают трубку, у нас тренькает звонок и загорается красная лампочка.

Замечу, что о “третьем” Хингава сообщает сравнительно спокойно, без суеты.

Я уже сказал, что вхожу в его охрану. Сегодня Хингава объявил мне второй выговор.

В полдень водили “третьего” на обед. А когда вернулись, вижу на столе приказ: “Объявить Чепии выговор за бестактность”.

Понял, за что, и потому даже не пошел наверх выяснять.

Я так скажу: народ у нас неспокойный, из-за них две недели назад первый выговор схлопотал, вчера — второй. Первый — в театре, второй — в детском саду имени Бухаидзе, что в Верийском квартале.

В театр заявились во время репетиции.

Я по раскладу “ведущий”. “Ведущий” — значит тот, кто идет перед начальником и первый входит в дверь.

Легко сказать, но с Киладзе быть “ведущим” самое трудное: он вылетает из машины, как ядро из пушки, и, не глядя по сторонам, летит к дверям!

Поскольку я в передней машине, то обычно проезжаю несколько метров мимо входа, а потом надо опередить Киладзе и первым выйти в дверь, причем надо сделать так, чтобы мои прыжки матерого кенгуру не слишком бросались в глаза.

Наш Киладзе до того шустрый, что все время приходится держаться на пике формы. По инструкции он должен входить в помещение после того, как мы уже “заняли позиции”, огляделись и взяли “подозрительные объекты” в поле зрения. Куда там! Оглядишься тут! Несется как угорелый. Бесстрашный, видишь ли… Ну, а если вдруг кто на него бросится (у нас это называется провокацией), отвечать нам!.. Поначалу вроде направился к кабинету директора, но, не дойдя шагов десяти, резко повернул и ринулся в зрительный зал. Мы все семеро за ним — и расположились в партере и амфитеатре, как созвездие Большой Медведицы.

Я встал у лесенки на сцену.

— Здравствуйте, господа, — говорит Киладзе. — Позвольте приветствовать вас от имени нового руководства! Прошу извинить за то, что ворвался к вам прямо на репетицию, но другого времени не выкроить. Если не секрет, над чем вы так увлеченно работаете? Из середины третьего ряда нехотя вылез толстощекий мужичина в очках и лениво так, шаркая, направился к Киладзе. Не понравилась мне его походка, но, поскольку не мой был “объект”, я даже присматриваться особо не стал, так, чуточку дистанцию сократил, чтобы в случае чего наброситься и разоружить.

А он, значит, говорит:

— С вашего позволения, Жофруа Табатадзе, готовлю “Филумену Мартурано” Эдуардо де Филиппо.

Я запомнил эти имена потому, что они написаны на афишке под названием “Анонс”, висящей возле нашей двери. Ребята часто дурака валяют, перекликаются в дежурке: “Эдуардо де Филиппо-о! Филумена Мартурано-о!”

— Как же, как же, наслышаны… — Киладзе мизинчиком поскреб свой чубчик. — Не такие уж мы темные!.. Я, конечно, не вправе вмешиваться в вашу работу, но скажите по совести — неужели нам сейчас до Филумены? Какая, извините меня, в наши дни может быть Филумена!.. Сегодня на сцене театра каждый вечер должно реять знамя борьбы за национальную независимость, а вы, понимаешь, Эдуардо де Филиппо!..

— Мы начали репетировать еще до смены правительства, — объясняет Жофруа Табатадзе. — К тому же обещали Филумену итальянцам показать. Они приглашают нас на фестиваль молодежных коллективов, и, надеюсь, мы сведем их с ума так же, как свели французов, англичан и американцев, — объясняет режиссер.

Чувствую, не понравились начальнику речи этого Жофруа, но свой последний обязательный вопрос он все-таки задает; его всегда задают принимающей стороне:

— Нет ли ко мне каких-нибудь просьб? Не могу ли чем-нибудь быть вам полезен?

Мамочки, что тут началось!! И откуда в одном театре столько страждущих и нуждающихся! Кто в партере стоял, обступили тесной гурьбой, остальные со сцены стали галдеть. “Со времен Ноя Жордании, с меньшевиков то есть, каждая власть считала своим долгом приходить в театр, интересоваться нашей жизнью, только вас силком не затащишь!..”, “Государство больше не выделяет дотаций, даже реквизит изготовить не на что!”, “Всем кругом прибавили оклады, всем, кроме нас!”, “Двадцать лет ни один работник театра не получал квартиры!”, “Мы-то надеялись, что пришло наше время, вместе со свободой и мы вздохнем облегченно, а вы нас полностью игнорируете!”, “Безобразие, в этом театре у одних по три любовницы, у других ни одной!”, “За границу ездят одни и те же лица, а другим даже на джинсы приходится раскошеливаться!”.

Всех жалоб я, конечно, не запомнил да и не пытался. Киладзе внимательно слушал, то и дело давал указания помощнику: “Запиши!” Помощник кивал, но ничего не записывал.

Увидев, что Киладзе в одно ухо впускает жалобы, а в другое выпускает, артисты сделались агрессивнее.  

— А мы-то на вас надеялись! — воскликнул народный артист Тевзадзе. — На выборах за вас голосовали!..

— Нас выбрал народ, — отрезал Киладзе.

— А мы не народ?! — повысил голос Тевзадзе, а голосище у него — дай боже.

— Вы ноль целых семь тысячных процента. Не надо попрекать нас своими голосами. Мы и без ваших голосов проходили. У нас очень высокий рейтинг.

Мне понравилось, как Киладзе его отбрил.

Но тут замечаю, к лесенке со сцены двинулась молоденькая артистка, гибкая, как камча.

— Если вас народ выбрал, что же вы народа боитесь?! — Глаза горят, зубки сверкают.

Ни в какой роли ее прежде не видел — ни в кино, ни по телевизору.

— С чего вы взяли, что мы боимся? — спокойно полюбопытствовал Киладзе.

— А зачем тогда вам вооруженная охрана?! Да разве в театр можно при оружии вваливаться, вы в своем уме?..

Но Киладзе не растерялся:

— Они не меня, а вас пришли охранять.

— Нас? От кого? Уж не от вас ли, сударь?! — Вот такая артистка бедовая, за словом в карман не лезет.

 Подходит к лесенке и, понизив голос:

— Если можно, позвольте вам на ухо кое-что сказать — конфиденциально…

Смотрю на Киладзе — серый стал, как полова. Тут-то я и вмешался:

— Дальше ни шагу или прикончу на месте!

Признаю, громковато получилось, зато у девчонки сразу отпала охота спускаться по лесенке.

Думал, все правильно сделал, а когда вернулись, мне выговор влепили — за бестактность.

А сегодня — второй. После третьего, наверное, выгонят. Вчера посетили детский сад имени Бухаидзе. Тот, что в Верийском квартале. Понятное дело, в садике я был спокойнее, даже оружия с предохранителя не снял. Зачем напрягаться? Воспитанникам от трех до пяти лет, а воспитательницам не до акций и даже не до протестов. Сотрудники детских учреждений вообще в политику не вмешиваются, даже оппозиции нелегко заручиться их поддержкой. У них свои заботы. И слава Богу, иначе позакрывались бы сады да ясли. Хотя кто знает, что еще нас ждет, черт не дремлет…Киладзе сначала с персоналом побеседовал:

— Теперь, друзья, дело за вами! Вы должны воспитать новое поколение в духе независимой и свободной Грузии…

А воспитатели, как испорченный патефон, твердят одно: — Который месяц ни сливочного масла нету, ни творога…

Киладзе на творог и масло ноль внимания, свое талдычит:

 — Все старшее поколение морально искалечено. Советский образ жизни оставил неизгладимый след на наших душах, в наших генах. Нас уже не исправить. Но вот это поколение, эти дети должны вырасти свободными гражданами свободной страны!..

— Как же они вырастут без масла и творога? — упрямо бормочет старая директриса с бульдожьей мордой.

Киладзе сердито глянул на нее и продолжал рассказывать о реорганизации системы дошкольного воспитания. Тут от группы детишек, что толпились у стенки, отделился черноглазый крепыш — лет трех, не больше; шаг за шагом, хитро так подкрался к Киладзе и положил тому в карман пиджака красную игрушку, насколько я разглядел — пластмассовую вилку из детского набора.

Киладзе недовольно взглянул на меня, вынул вилку, вернул мальчику и погладил его по голове.Все засмеялись.

Не успел Киладзе закончить очередную тираду, как мальчик вытащил из нагрудного кармана черепашку и положил в тот же карман.

Киладзе опять недовольно взглянул на меня, достал черепаху, бросил на ковер, а малыша погладил еще раз.

На этот раз засмеялись только взрослые. Дети не смеялись.

На третий раз неуемный мальчишка извлек откуда-то надувного зайца, запихал в карман Киладзе и принялся надувать через пластиковый шланг.

Этого я уже не выдержал. Сграбастал пройдоху и отодрал за ухо.

Он завопил гораздо громче, чем я ожидал.Киладзе и воспитатели испуганно повскакивали с мест.

Дети, словно по команде, заревели в голос.

В итоге — второй выговор.

После третьего, скорее всего, меня выгонят.

Я не жалею. Вернусь на железную дорогу и стану работать по специальности — стрелочником.

Читать дальше »

 Реваз МИШВЕЛАДЗЕ

Прежде в тюрьме сидеть не доводилось, но слышал, что в камеру частенько подсаживают “наседку”. Наседка — курица на яйцах, верно? Ее и с махонькими цыплятками так кличут, пока цыплята не подрастут и не оперятся. Почему подсаженного в камеру стукача прозвали наседкой, не знаю, не смогу объяснить. То ли оттого, что ему надо из соседа по камере признание “высидеть”, расколоть ласково, то ли из-за болтливости — квохчет с утра до ночи, пока ты случайно не проболтаешься…

Может быть, ты и есть та “наседка”, кто вас разберет… Но знай — если даже на кресте меня распнут, от первоначальных показаний не отрекусь, буду до конца на своем стоять. Я прохожу по делу за кражу оружия с дивизионного склада “с целью коллекционирования и использования не по назначению”. И точка. Все. Хоть режь меня. “С целью коллекционирования” — значит, что я не воспользовался оружием для убийства-запугивания. Я любитель оружия. Хобби у меня. Страсть такая. Коллекцию собираю.

Говорят, прожженный, классный адвокат сможет перенести слушание из трибунала в гражданский суд. Тогда мое дело в шляпе, и магарыч, считай, за мной. Ну, а коли не удастся, велю жене продать дом и дать “на лапу” председателю трибунала.

Деньги с каждым днем цену теряют, слабеют, что б им сгореть, а дать надо основательно. Ну, ничего, другого пути не вижу, придется раскошелиться. Отсижу года два, выйду и как-нибудь устроюсь, без крыши над головой не останусь. Было бы здоровье, а пока человек жив, он что-нибудь придумает. Главное, чтобы не было войны.

Значит, обвиняюсь я в похищении с дивизионного склада двух автоматов Калашникова, одного пистолета системы Марголина и пятисот шестидесяти ручных гранат. Вот ты — положи руку на сердце и скажи — веришь ты этому? Да как можно с военного склада оружие похитить?! Военный склад — это тебе не сараюха эмтээсовская, которую глухой сторож Чиче Кварквахидзе ломиком закладывал и откуда мы с братишкой по ночам удобрение таскали — в его же ведрах, между прочим, в кварквахидзевских.

А что касается, допустим, налета на склад с целью похищения оружия, то об этом даже говорить смешно. Напади на дивизионный склад, если такой смелый! Да на стрельбах фанерной фигуре столько пуль не достается, сколько ты получишь. Похитить три единицы огнестрельного оружия и пятьсот шестьдесят ручных гранат! Шутка ли?! Обалдеть можно!..

Между прочим, по-моему, они и сами понимают, что не похищал я оружия и силой не отнимал. На вчерашнем допросе котище-майор вкрадчиво так спрашивает:

— Мы тут одни, без протокола: скажи, признайся, где и как увел у солдат оружие? И ведь непохоже, что в подпитии. Да если б даже вдупель был пьян, я бы ему не доверился, нет.

— Что значит — увел? — спрашиваю. — Что я, в бабки с ними резался или пари выиграл?! Со склада украл, для пополнения коллекции, и кончим на этом.

— Ладно, ладно, раз тебе так лучше нравится. Мне что! О себе подумай — каково десять лет на лесоповале сосенки пилить.

— Что делать, — говорю. — Получу по заслугам. Виноват — терпи.

Перед тем, как меня назад, в камеру отправить, он проговорил раздумчиво:

— Чудной вы все-таки народ — грузины. Ей-богу, не поймешь вас! Думаешь, кто-нибудь оценит твой поступок, поймет, зачем это делаешь?! Или солдаты вспомнят после дембеля, от чего ты их спас?! Мой вам совет: не живите фантазиями, пора с этим кончать. Возвращайтесь на землю. Иные времена на дворе, друг ты мой г и н а ц в а л и: двадцатый век на исходе…

Так вот, если ты “наседка”, на твоей совести будет мое признание. Только предупреждаю: не утруждайся и до начальства его не доводи, даже если пригрозят распилить на части, отрекусь, скажу, что ты все выдумал, и тебя же в дураках оставлю. Ну, а коли ты порядочный человек, запомни мою историю. Кто знает, что нас ждет. Сегодня не то что заключенный, на воле никто не гарантирован, что ему башку не раскроят. Который год при каждом выходе из дому жена, как на войну, провожает… И я ее понимаю…   

Ну вот, хочу почему-то, чтобы ты знал правду. В любом случае ты раньше отсюда выйдешь и, если встретишь порядочного человека, можешь ему пересказать… Не всякий день человек готов к признанию. Мы так опутаны своими тайнами и секретами, что порой и на исповеди о многом умалчиваем.

Значит, началось так: есть у меня старая-старая “Волга”, первого выпуска, бокастая, с оленем на капоте, неделю назад двадцать семь лет сравнялось, как ее купил. После суда по приговору, скорей всего, ее отберут — конфискация имущества. Жена сообщила, что после моего ареста ее сразу опечатали. Только бы забрали, видит Бог, убиваться не стану! Не машина, а наказание, драндулет! До такого состояния дошла — три дня ремонтирую, чтобы часок поездить.

Не знаю, автомобилист ты или нет, но можешь поверить на слово: у нас запчастей и на новую машину днем с огнем не сыскать, а на старую “Волгу”… Всю кровь она мне высушила! Кто-то, уж и не помню кто, на толкучке подсказал. “Ты бы, — говорит, — в воинскую часть заглянул, если где найдешь, так только там”. Как сейчас помню, правое переднее колесо восьмерку писало, подшипник был нужен, весь город исходил вдоль и поперек, как попрошайка. Нету!

Пятница была. Прошлогоднюю историю рассказываю. Слива уже давно отцвела, персики цветут. Прихожу к воинской части, что на берегу Риони, под ближней грядой.

В воротах солдат с автоматом, не пропускает, само собой — все по уставу.

Я говорю, тут у вас наверняка склад имеется и автопарк, так мне бы того человека, кто на складе работает.

Солдат, веснушчатый такой, короткорукий, услышав про склад, приоткрыл дверь в помещение и кого-то кликнул.

В приоткрытую дверь вижу: лежит на топчане сержант-сверхсрочник, ноги в сапогах на подоконник задрал. Впускай, говорит. Это про меня. Солдат головой на дверь кивает — заходи, дескать. Я и вошел.

Сержант повернул голову ко мне, а ноги на подоконнике поудобней устроил.

— Чего надо? — спрашивает.

— Подшипник, — говорю, — нужен для старой “Волги”. Того и гляди, — говорю, — колесо отвалится.

— И больше ничего? — Кончиком раскрытого ножика приподнял фуражку со лба.

“Издевается, что ли…” — подумал я, но промолчал.

— Эй! — крикнул он солдату. — Звякни Сидорову, пусть идет.

Солдат покрутил телефон и крикнул в трубку:

— Сидоров, выйди на КПП, тут к тебе…

Не прошло и минуты, появился старшина Сидоров — мой погубитель! Глаза опухшие, как со сна, физия красная, солнцем обожжена, носина плоский, про таких говорят — утконос. Как старинный друг, обнял меня за плечи, вывел из помещения и спрашивает:

— Что надо, братан? В чем нужда?

— Так и так, — отвечаю, обнадеженный. — Нигде подшипник не могу достать. Устрой, ради бога, а уж я в долгу не останусь.

Он поскреб в затылке, зажмурился.

— Пятерку, — говорит, — будет стоить.

— Да ладно, — отвечаю, — Чего там! — И две трешки в карман гимнастерки ему сую.

Он руку мою строго так отводит.

— Ты что! Рехнулся! Здесь я у тебя денег не возьму. — И глазами кругом повел. — Следят.

Дело происходит месяца через два после апрельских событий, и военные еще нервничают, не очень нам доверяют.

— Ты, — говорит мне Сидоров, — ступай к пролому в ограде возле старого тополя, туда и принесу твой подшипник. Следи за мной издали. Когда отойду, заберешь. А деньги под белый камень подсунешь — он в проломе лежит. Понял?

Как не понять. Ушел я за ограду, поглядываю издали. Вскоре вижу: идет Сидоров к пролому — с ящиком на плече. Положил, как условились, и назад.

Я еще тот конспиратор: вроде как между прочим подхожу к ящику, а в нем полно подшипников! Размеры любые! А поверх ящика записка: “Какой размер нужен, не понял. Бери все за десятку. Если что понадобится, на КПП не ходи, звони по телефону. Только о деле молчок — скажешь при встрече”.

Я усовестился и не десятку под камень сунул, а четвертной. Вскинул ящик на плечо и домой.

А товару в нем, считай, на все сто. Надо же, какую кормушку дармовую нашел! Радуюсь, как на крыльях лечу…

Чтоб не утомлять тебя, скажу: с тех пор, чуть что понадобилось, звонок моему Сидорову, и дело в шляпе! Благодаря старшине я на своем драндулете, на старушке бокастой, сменил карбюратор, карданный вал, тягу, покрышки и даже клапаны на двигателе поменял.

Забыл одну деталь упомянуть: на третий или четвертый раз Сидоров осторожно так намекнул, что нам лучше расплачиваться не деньгами, а водкой, по той же цене — “если тебе, конечно, не трудно…”.

 Какой же труд! Тогда еще водка, слава богу, в магазинах стояла, бери сколько хочешь. А потом, когда исчезла, стал я с моим благодетелем домашней чачей расплачиваться, а она у меня, можешь поверить, хороша, Бог даст, когда-нибудь отведаешь…

Потом пошли эти новые дела, будь они неладны, смута, разбои, тут осетины с абхазами бузить стали, там чечены из-за хребта принялись нам грозить, я и подумал: ежели они вооружаются, не худо бы и мне какую-никакую флинту ржавую завести, на душе спокойней. Собрался с духом и заявился к моему Сидорову.

Поначалу, когда объявил ему, автомат, дескать, нужен, он призадумался, но не сказать, чтобы возмутился.

— Жди, — говорит, — здесь.

Ушел, а минут через десять вижу — идет ко мне молоденький лейтенант, китель внакидку, под кителем тельняшка.

Подошел, смерил меня взглядом.

— Чего тебе?

— Ничего, — говорю.

— Приятеля жду.

Прокашлялся он в кулак и спрашивает:

— Тебе, что ли, автомат?

 — Какой еще автомат! — возмутился я. — На кой мне автомат! Мне, — говорю, — знакомый приятель из вашей столовой молочный бидон обещал.

— Не темни, — говорит. — Меня Сидоров послал, а он в столовую даже пожрать не ходит.Твое дело будет стоить двести рублей.

Я тогда цен не знал, дороговато показалось.

— Так уж и двести! Вон в других местах по сто навязывают.

А он:

— За сто, верно, списанный или некачественный. Ты чьи-то автоматы с моим не ровняй! Новенький, пристрелянный, работает, как часы. Я тебе уважение оказываю, как сидоровскому дружку, иначе бы и слушать не стал. Ты что себе думаешь? А если кто узнает?! На такой риск ради тебя иду: я же не все себе, понял? У меня свой расход; половина майору…

Пока говорили, я чуть не передумал. Господи, твоя воля, на что мне автомат! Ведь, если попадусь, с меня шкуру спустят. Но лейтенантику до того захотелось его продать, что невозможно было отказаться, неловко как-то…

На другой день, как условились, вынес лейтенант своего Калашникова, покрутился возле пролома в стене, потом положил его в дупло старого тополя и, насвистывая, пошел назад.

Погодя и я, насвистывая, подошел к дуплу, сунул тот автомат за штаны, под пиджак, а двести рубликов под камень. Шито-крыто…

Не прошло и месяца, как пришлось мне менять на своем драндулете переднюю фару. Разумеется, звоню Сидорову, кому же еще! Он обрадовался, разволновался:

— Куда ты пропал! Я тебя ищу! На ловца и зверь! Приходи к двум часам к гарнизонной бане, буду ждать!..

Я встревожился: уж не беда ли какая? На всякий случай завернул автомат в целлофан и зарыл у забора под кустом боярышника. Хорошо еще, дети были в школе и жена на работе — не видели.

В два часа встретился с Сидоровым. Он и говорит.

— У нас, — говорит, — хороший человек автомат продает, не нужен ли кому?

 — Да я и с одним не знаю, что делать, куда девать! — закудахтал я. — На что мне два! Я по поводу передней фары звонил…

— А ты, — говорит, — купи второй и припрячь, вдруг понадобится.

Я отказался. Категорически. Но вцепился, как репей: “Купи да купи, пока дают, потом пожалеешь. Это такой товар, что цена на него будет только расти. Не поверю, чтобы кому-то из твоих дружков-знакомых не понадобился… Да и человек хороший продает”.

— Ладно, — говорю, — порасспрошу людей, через два дня позвоню.

На работе кому ни предложил, все замахали на меня руками: вот еще — деньги на автоматы тратить! В конце концов зятя уговорил. Если начистоту, долго упирался, ворчал, а я ему внушал: это, говорю, тебе не кухонный комбайн и даже не стиральная машина, а автомат Калашникова, ему цены нет, кто понимает! Сдался зять: “Черт с ним, с твоим Калашниковым, ради тебя покупаю, так и знай. Прячь теперь, чтобы мальчишки случайно не нашли и не набедокурили”.

Врать не стану, владельца второго автомата я не видел, Сидоров сам его вынес. “Личное оружие капитана, — говорит. — Сначала триста запросил, но по старой дружбе уступил за двести”.

Прощаясь, записал мой телефон и адрес. “Привык, — говорит, — скучаю по тебе, хоть узнаю, где ты да как, будем иногда перезваниваться…” И грустно так посетовал. “С выпивкой, — говорит, — совсем плохо стало, на днях замполит зашел на огонек и сильно осерчал, что не смогли ему ничего налить… Так что, с твоего разрешения, буду порой названивать, а ты, если что понадобится, звони, не стесняйся, всегда рад помочь. Ты мне как старший брат стал, запчасти тебе достаю, железки, как говорится, какой еще с меня прок — мясо мое несъедобное, кости — дрянь…”

Очень скоро выяснилось, что я допустил непоправимую ошибку, когда записал Сидорову свой телефон и адрес.

В неделе семь дней, верно? Так он минимум десять раз звонил!

Для почина за три бутылки “поднес” мне револьвер системы Марголина. Считается, что Марголин — спортивное оружие, но с тридцати шагов трехсантиметровую доску насквозь пробивает, вот тебе и спортивное… Как-то поутру заявился ко мне домой: из Москвы, видишь ли, группа офицеров приехала, командированные, позарез нужны бочонок хорошего вина и пара литров чачи.

Сам посуди, мог ли я — грузин, отказать русскому человеку в такой просьбе!

Пока ходил за вином и чачей, он положил в кресло на веранде четыре аккуратных свертка. На вопрос “Что у тебя там?” отвечает: “Пустяк… Не обращай внимания, в первый раз в твоем доме, не мог же с пустыми руками прийти…”Проводил его до калитки, вернулся, развернул те свертки и увидел четыре гранаты — подарок старшины.

Я уж, верно, тебе наскучил? Остальные пятьсот пятьдесят шесть гранат попали в мой дом примерно тем же путем.

Случалось, часами не брал телефонную трубку, тогда он заявлялся лично: “Что-то у тебя телефон барахлит, который день не могу дозвониться…”

Я предпочел сам являться по вызову к пролому в ограде, где меня ждали тщательно завернутые в газету ручные гранаты. Совал их по карманам, как увесистую айву, а в нишку, за белым камнем ставил литру чачи.

Ты можешь спросить: на кой черт мне столько гранат? Правильный вопрос. Да не нужны они мне — ни одна! В подвале у меня старый дедовский квеври зарыт — еще при моем отце треснул так, что для вина не годится, я и складывал туда те гранаты, будь они неладны… Сказать по совести, не хотел приучать Сидорова к дармовой чаче. Да и он парень самолюбивый, и у него своя гордость — даром ничего не брал. Поэтому где-то в глубине души я надеялся, что кончатся на складе гранаты и отстанет.

В последние две недели звонков двадцать насчитал и, клянусь сыном, каждый раз отказывал. Все, говорю, вышла вся чача. И гнать не из чего… Врал, конечно, но решил отучить дружка и от себя, и от чачи.

А в конце ноября простудился, слег. Третий день на работу не хожу, отлежусь, думаю, чтобы во что посерьезней не перешло.

Звонит Сидоров: так и так, говорит, сообрази, как брата прошу, что-нибудь, чача нужна позарез, не подведи!..

— Какая, к черту, чача? — отвечаю я. — Простудился, с температурой лежу. И вообще даже здоровый не смог бы тебе помочь, больше не гоню чачу, аллергия на нее, врачи категорически запретили…

И часу не прошло, как заявились с визитом — Сидоров, солдатик короткорукий и знакомый лейтенант, тот самый, что продал первый автомат.

Подсели к кровати, расспросили о здоровье. Судя по всему, моя болезнь сильно их обеспокоила. Солдатик сообщил, что от простуды бабка научила его разводить в водке ежевичное варенье — очень помогает. Лейтенант посоветовал три ложки липового меда на стакан водки — три раза перед едой, на другой день будешь как огурчик. Когда же и мой Сидоров предложил хорошенько водкой натереться, принять на грудь и положить на лоб водочную примочку, я сдался — встал, оделся потеплей и велел жене накрывать на стол.

После девятого тоста лейтенант затянул протяжную степную песню и, пока не допел, не отрывал от потолка тоскующего взгляда. Потом обнял меня за шею так, что чуть башку не свернул, и поцеловал в губы. Оторвался, не выпуская из рук моих ушей, и опять припал — чуть не задушил, ей-богу. Когда же я кое-как высвободил голову, со слезами на глазах сообщил:

 — Братан, знакомый подполковник БТР продает. Недорого. Хорошему человеку. Ты мне друг, братан, а потому уговорю за полцены уступить.

— Мне еще танка не доставало! — засмеялся я.

А он:

— Напрасно смеешься! Купи, не прогадаешь. Скиньтесь несколько соседей — и в складчину. Скоро придут такие времена, что без БТРа в магазине хлеба не купишь. Вы, братан, на такой широте живете, что каждый третий грузин должен иметь БТР или броневик, иначе вам хана!..

Ровно через неделю после этого застолья прибегает ко мне Сидоров ни жив ни мертв.

— Все пропало! — шепчет.

— Я погиб! Проверка из округа! Нагрянули без предупреждения. Так что трибунал мне грозит как пить дать… Или даже расстрел! — Присел на корточки у камина и заплакал, как мальчишка. — А ведь я даже жениться не успел… Что мне теперь делать, бедовая моя головушка!..

Жалко мне стало парня, сердце от жалости заныло.

— Что ты, Сидоров! — говорю. — Что ты! Не убивайся так! Забирай назад все, что мне надавал, и незаметно верни на свой склад. У меня все под рукой, в целости и сохранности, разве что трех подшипников недосчитаются.

А он за голову хватается.

— Склад опечатан, теперь туда иголки не пронести. Пропала моя головушка, нету мне спасения!..  

Поплакал, попричитал, потом встал и высморкался. Уходя, обернулся и долго так, задумчиво на меня посмотрел. Я сразу понял, что он задумал.

В тот же вечер меня арестовали. А еще через три дня генерал прямо в телевизоре объявил: “Житель города Кутаиси Сашура Микаутадзе похитил с военного склада два автомата Калашникова, один пистолет системы Марголина и пятьсот шестьдесят ручных гранат”.  

Читать дальше »

ПАМЯТИ СОФИКО ЧИАУРЕЛИ 

Адрес: г. Москва, ул. Крымский вал, д. 10.

Читать дальше »

В конце XIII в. единое государство ильханов переживало глубокий кризис. Сельское хозяйство было расстроено, города пришли в упадок, государственный доход катастрофически сокращался. Баскаки рыскали по стране, словно волки, разоряя и без того разоренное население; монгольские царевичи и нойоны стремились к отделению от центра, покоренные народы восставали.

Газан-хан (правил с 1295 г. по 1304 г.), выдающийся представитель ильханов, попытался спасти государство монголов.

Он провел энергичные мероприятия, сместил мздоимцев-баскаков, упорядочил налоговую систему, принял меры к оживлению сельского хозяйства, торговли и обмена. Но все усилия Газан-хана поправить положение оказались тщетными: процесс распада монгольского государства продолжался, а после смерти ильхана Абу-Саида (1316 — 1335), государство ильханов распалось.

Последствия господства монголов

На общем фоне жизни Грузии XIV в. резко выделялись следы пережитого народом безвременья. Монгольское владычество, или, как по-грузински выражались в то время, «улусоба» (засилие улусов), привело к заметному изменению экономического и социально-политического положения страны.

Около 1310 г. Абу-Саид-хан отмечал в одной из своих грамот, что в Аниси и других областях Грузии самовольно и незаконно взимались различные, многочисленные, налоги. Поэтому, говорилось в грамоте, «страна пришла в запустение, мелкий люд рассеялся, и городские мамасахлисы», т. е. более зажиточные горожане, тоже обремененные несправедливыми налогами, «бросили свое недвижимое и движимое имущество, дома и бежали».

Этот документ особенно красноречиво свидетельствует — в каком невыносимом положении находились производители материальных благ, которые, подвергаясь притеснениям со стороны монголов-баскаков, в неменьшей мере страдали и от бесчисленных поборов в пользу местных феодалов и церкви.

Из Грузии в монгольскую казну в то время ежегодно поступало приблизительно 900.000 руб. золотом. На основании этого факта считают, что государственный доход времен господства монголов составлял приблизительно лишь четвертую часть государственного дохода Грузии домонгольского периода.

Но действительные размеры наступившего при монголах экономического упадка Грузии гораздо лучше отображает не снижение государственных доходов, а картина разрушенного хозяйства, плачевного положения согнанных со своих земель крестьян, опустевших городов, целых опустошенных областей, описание чего мы находим в исторических источниках.

Особенно сильно пострадали долины Мтквари (Куры), Иори и Алазани. Монголами были разрушены города Рустави, Хунани, Шамхор. Совершенно опустели богатые земли Камбечан-Шираки, Гардабани, Самгори-Рустави. От Грузии фактически была отторгнута расположенная к востоку от Эрети страна Шаки-Ширван (от Гишис-цкали до р. Чаганусун). Все эти места превратились в стойбища монгольских орд и в пастбища для их табунов.

Такое же положение создалось и в армянских областях.

Доведенные до нищеты, армянские крестьяне целыми селами уходили из одних областей Грузии в другие или за ее пределы.

Одной из главных причин экономического упадка страны, о чем речь была выше, явилось обострение классовой борьбы между феодалами и крестьянами. Крестьянин не мог более выдержать натиска «собственных» и «чужих», хищников, т. е. поборов, производимых грузинскими феодалами и монгольскими баскаками; он бросал обесцененное хозяйство, снимался с места, делался хизаном или богано. Причем, от мелких азнауров крестьяне бежали к крупным, искали приюта у владетелей, принявших «хасинджу», а также у церквей монастырей, надеясь на более выгодные условия существования. Беглые крестьяне находили сочувствие и поддержку среди местного крестьянства. Братья по классу охотно предоставляли им убежище, укрывая их от преследования со стороны господ.

Страна переживала безвременье. Помещик лишался барщины и оброка, а баскак — возможности собирать дань.

Феодалы предпринимали настойчивые попытки вернуть беглых крестьян, обращаясь за помощью к властям. Идя навстречу пожеланиям феодалов, Газан-хан в 1303 г. издал указ, в силу которого крестьянам запрещалось самовольно покидать пудзе, а феодалам — давать приют хизанам и богано, Согласно указу, феодалу предоставлялось право в течение 30 лет вести розыски и возвращать себе беглых.

Практика прикрепления грузинского крестьянства к пудзе была давнишним явлением, и реальное значение указа Газан-хана состояло разве только в том, что, опираясь на него, грузинские феодалы могли еще энергичнее проводить дело окончательного закрепощения тех из мдабиуров-воинов, которые пока еще сохраняли личную свободу.

В то же самое время в Грузии обострились отношения между горскими общинами и долиной. Горцы старались избавиться от навязанных им силой феодальных отношений, восстановить свою былую свободу. Они убивали царских эриставов, правителей и других чиновников, изгоняли служителей христианской церкви, совершали набеги на долинные области.

Со своей стороны, феодальное государство пыталось покорить восставших горцев оружием, законодательным путем утвердить те же общественные отношения, которые существовали в долине, силою креста и евангелия вернуть горские племена под власть феодального государства.

Возникновение сатавадо

Экономический упадок Грузии приводил к подрыву основ её политического единства. Многие города прекратили свое существование, другие влачили жалкую жизнь, резко сократилась выработка ремесленных изделий, и соответственно ослабли обмен и торговля.

Мтавары и дидебулы-азнауры добились права наследственного владения крепостными и землями, которые жаловали им цари в виде «дидеба». Мтаварам и эриставам, как патронам, подчинились азнауры и мдабиуры-воины, державшие земельные наделы в их самтавро и эриставствах.

Эриставы-эриставов воспользовались таким ослаблением царской власти и, при активной поддержке монголов, они, как мтавары, присвоили себе прерогативы царя.

В это же время на основе тех же социально-экономических отношений формировалась более мелкая, самодовлеющая организация, именно «дом» (сахли) дидебул-азнаура — сатавадо, который становится главной опорой усилившихся мтаваров или измельчавших царей.

К XIV в. дидебулы-азнауры, эти непосредственные социальные предки позднейших тавадов (князей), уже выделились из общего слоя азнауров и составили собою отдельное сословие. Теперь для окончательного формирования сатавадо не хватало только условия, чтобы государь (царь или мтавар) предоставил дидебул-азнауру право выставлять войско с территории своего дома. С реализацией этого условия отпал, как уже излишний, институт эриставов с соответствующим переходом его военной функции к тавадам.

Отношения Георгия V с ильханами

Как мы знаем, во второй половине XIII в. наметился распад единого грузинского государства. За Лихским хребтом, в Западной Грузии, определилось независимое Имеретинское царство. Фактически независимым от царя Грузии стало и самтавро — Самцхе. Позднее остальная часть страны, по воле монгольского хана, была разделена между сыновьями Димитрия II.

В 1314 г. на царский престол в восточной части Грузии был возведен Георгий, сын Димитрия II. К этому времени его старших братьев Давида и Вахтанга уже не была в живых, и в руках царя сосредоточилась бòльшая часть страны. Так началось в новых условиях вторичное собирание грузинских земель в единое государство. Благоприятная внешнеполитическая обстановка, дружба с двором монгольского хана, а также политический дар позволили Георгию добиться в деле объединения страны значительных успехов.

В 1316 г., когда, после смерти Олджаит-хана, на ильханский престол был возведен малолетний Абу-Саид, царь Георгий поехал в орду представиться хану. Первым везиром хана был Чопан-нойон, близкий друг царя Георгия. Чопан дорожил этой дружбой, полагаясь на верность грузинского царя. И действительно, Георгий был предан Чопану. Мудрыми советами и воинской доблестью, проявленной в совместных с монголами походах, он заслужил большое доверие ханского двора. Потому-то прибывшему в орду царю Георгию Чопан «дал всю Грузию и всех мтаваров Грузии, и сыновей царя Давида, и месхов, сыновей Бека»; иначе говоря, он дал право Георгию собрать воедино грузинские земли, подчинить себе мтаваров и царей, в частности, сыновей своего брата — царя Давида. Это означало, что двор монгольского хана, переживая политический кризис, уже был не в состоянии поддержать в Грузии центробежные тенденции многочисленных мелких государей.

Доверие Чопана царь Георгий, прежде всего, использовал для того, чтобы ограничить произвол баскаков в стране и добиться сокращения численности монгольского оккупационного войска.

Заручившись поддержкой монгольского двора, царь Георгий приступил к объединению Грузии. Постепенно он подчинил себе многих мтаваров и эриставов. Царь беспощадно расправлялся с непокорными. Так, например, находясь в Кахети, в своем летнем дворце, на горе Циви, он вызвал на дарбаз эриставов Сомхити и Эрети, обвиненных в измене. По требованию царя, эти эриставы были преданы смерти.

Борьба против вторжения горских племен

Ко времени воцарения Георгия в особенно тяжелом положении находилась центральная часть Грузии — Картли.

Восстания, не угасавшие в течение многих лет правления царя Давида, сына Димитрия, кровавый разгул карательных монгольских отрядов, голод и мор вконец опустошили страну. Города и села обезлюдели. Обстановку еще более осложняли набеги осетин, спускавшихся в Картли по ущельям Лиахвы через Двалети. Между жителями ущелий Лиахвы, Ксани и Арагви не прекращались кровавые раздоры. Слабой царской власти было не под силу обеспечить мир и спокойствие внутри страны.

Тяжелая обстановка сложилась и в горных общинах ущелий Ксани, Арагви, Терека.

Теперь, при ослаблении царской власти, как уже говорилось выше, горцы стремились освободиться от опеки долины. Общины горцев, словно сговорившись, стали истреблять царских чиновников, эриставов, правителей.

Потребовалась многолетняя борьба для того, чтобы восстановить в стране порядок. Царю необходимо было, прежде всего, очистить долины от горцев, вернуть картлийским азнаурам их имения, твердо подчинить себе общины Ксани и Арагви.

С этой целью царь Георгий предпринял большой поход: через Жинвали он проник в Мтиулети, миновал Крестовый перевал, прошел Хеви до Дарьяла, повернувши назад, спустился через Ломиси в Ксанское ущелье и оттуда через Мухрани вернулся в Тбилиси. Поход продемонстрировал жителям ущелий силу центральной власти.

Царь Георгий созвал специальный дарбаз, который при участии высших должностных лиц Мтианети — эриставов и хевиставов, а также старейшин горских общин — хевисберов и эрованов разработал законы, составил законодательный сборник («Дзеглис-деба»). Главной целью этого мероприятия являлось восстановление среди горцев поколебавшегося было влияния грузинского феодального государства.

Разложение орды восстановление ильханов и восстановление могущества Грузии

С 1327 г. в монгольской орде возобновились междоусобия. Абу-Саид-хан обвинил своего воспитателя и первого везира Чопана в измене. Чопан, его сыновья и единомышленники были казнены. Однако смута пустила настолько глубокие корни, что хан уже не мог добиться восстановления своего прежнего могущества.

Тем временем царь Георгий еще более усилился. Он воспользовался ослаблением Абу-Саид-хана для того, чтобы изгнать из Грузии монгольское войско и освободиться от выплаты хану дани.

В 1335 г. Абу-Саид-хан умер. После него единого государства ильханов уже более не существовало; в 50;х гг. оно распалось на несколько феодальных объединений кочующих тюркско-монгольских племен. Между ними начались бесконечные войны, которые в неменьшей степени разрушали плоды мирного труда, чем засилие баскаков.

Грузинское феодальное государство твердо встало на путь политического возрождения. В Западной Грузии так же, как в Самцхе, всегда существовала сильная партия сторонников восстановления политического единства страны. Она особенно усилилась после того, как Восточная Грузия сбросила тяжкое ярмо господства монголов.

В таких условиях для царя Георгия не составило большого труда, после смерти царя Микела, сына Давида, присоединить к своему царству Западную Грузию. В 1329 г. Георгий с войском перешел Лихский хребет, легко взял Кутаиси и подчинил себе всю страну, а царевича Баграта, сына Микела, увел с собой. Так царь Георгий стал обладателем «обоих престолов».

Вскоре царю подчинилось и самтавро Самцхе (1334).

Территориальное объединение Грузии, естественно, ставило вопрос об изменении структуры её государственного устройства.

Существовавшая ранее система управления была расстроена. Одни чиновничьи должности исчезли вовсе, значение других изменилось, иными стали теперь и права грузинского царя.

Политическое объединение, избавление общества от тяжести непосильной монгольской дани, исчезновение монгольских улусов и баскаков, восстановление относительного мира и порядка в стране дали свои плоды — экономика Грузии укреплялась. Развитию торговли и обмена способствовало появление новой полноценной серебряной грузинской монеты («гиоргаули», букв.: «Георгиевская»). Особенно оживилась торговля с городами Северной Италии. О Грузии в этот период стало известно далеко за пределами Ближнего и Среднего Востока. Папа римский перенес свою восточную агентуру (миссию) из Смирны в Тбилиси.

Налаживая отношения с западноевропейскими странами, Грузия постоянно заботилась о восстановлении своего былого престижа и влияния на Ближнем Востоке. Царь Георгий установил дружеские отношения с египетским султаном, в руках которого находилась тогда Палестина — место паломничества христиан. Находившийся там грузинский Крестный монастырь мусульмане превратили в мечеть. Египетский султан, из уважения к царю Георгию, восстановил грузин в правах владения Крестным монастырем и дал привилегию грузинским паломникам, направлявшимся и Иерусалим, въезжать в «святой город» и с распущенными знаменами.

Оживленные дипломатические отношения завязал царь Георгий с Византией, а также с двором римского папы. В отношении Трапезундского царства проводилась традиционная политика поддержания прогрузински настроенных группировок, выступавших против власти византийского императора.

Читать дальше »

В более тяжелом положении, в отличии от Западной Грузии, находилась в то время Восточная Грузия.

Территория страны значительно сократилась. Шаки-Ширванский край перешел во власть монгольского гарнизона, защищавшего там Чаганусунскую укрепленную линию. Восточная Армения, управляемая атабагом Авагом, превратилась в хасинджу. В то же время жители Северного Кавказа, притесняемые со стороны Золотой Орды, спускались по ущельям Главного хребта в Картли.

Страну по-прежнему грабили монгольские сборщики.

Грузинское войско таяло, неся тяжелую службу по охране монгольских пограничных укреплений и участвуя в далеких походах монголов.

Большую опасность для страны представляли непрекращавшиеся между ильханами раздоры. Монгольские царевичи боролись друг против друга из-за ханского престола, а царь Грузии был вынужден выступать на стороне одного из претендентов и участвовать в их междоусобных войнах.

Политическое положение внутри страны становилось все более обостренным. Права царя в ходе борьбы с собственными феодалами становились все более спорными и условными. От воли монгольского хана и его крупных чиновников зависело, будет ли царь царствовать, а мтавар — княжить. Монголы всячески ограждали феодалов от царя, и судьбы страны во многом зависели от их своеволия.

Димитрий Самоотверженный

В 1270 г. царь Давид, сын Георгия, находясь со своим войском на защите Чаганусунской линии, заболел и там же умер. Абага-хан утвердил царем Грузии его малолетнего сына Димитрия, назначив регентом при нем Садуна Манкабердели. Молодой царь Димитрий сделал Садуна атабагом. Таким образом, Садун стал первым лицом в Грузии.

Манкабердели умело использовал свое положение и баснословно разбогател в условиях общего обнищания и разрухи. Он ничем не брезгал ради личного обогащения. В 1278 г. Садун добился от царя передачи ему, Садуну Манкабердели, Телави, Белакани и других городов и сел. Вскоре ильханы наложили на Димитрия чрезвычайный, непомерный взнос в пользу казны. Выплату дани взял на себя Садун, взамен потребовав от царя уступить ему город Дманиси и его округ. Димитрий вынужден был отдать Садуну сначала Дманиси, а за ним и город-крепость Кари (Карс), который Садун превратил в свою резиденцию. Земли, лежавшие вокруг Карса, ловкий временщик «коварным путем отнял» у князей Джакели. И в дальнейшем богатства Садуна быстро приумножались. Садун добился для своих владений девятилетнего тарханства, т. е. освобождения их от обложения налогами сроком на девять лет. Садун по дешёвке скупал обесцененные и обезлюдевшие поместья грузинских феодалов. К нему бежали обездоленные крестьяне. Поэтому грузинские феодалы поглядывали на Садуна с завистью и враждой. Да и царю не за что было благодарить своего атабага. Но ни царь, ни феодалы ничего не могли поделать с временщиком, доверенным агентом хана. Лишь в 1281 г., уже после смерти Садуна, царь Димитрий передал атабагство не его сыну Хутлубуге, а соперничавшему с ним феодалу Тарсаичу Орбели, а сын Садуна — Хутлубуга получил только титул амирспасалара.

Как мы уже отмечали, монголы в то время вели тяжелые внешние войны. В Сирии и Палестине против них стойко сражался египетский султан, который нанес войскам ильхана жестокие поражения в 1277, 1280 и 1281 гг. Во всех этих войнах под знаменем грузинского царя сражались и гибли десятки тысяч сынов Грузии, вынужденных биться за чуждые им интересы монгольских захватчиков.

Внутренняя борьба, развернувшаяся в государстве ильханов, оказалась роковой для царя Димитрия.

В 1288 г. был раскрыт заговор, направленный против Аргун-хана. Возглавлял заговор первый везир хана — Буга. Бугу казнили. Та же судьба постигла сына Буги, его родственников и приверженцев.

Димитрий, друг и сторонник казненного везира, был вызван в орду. Царь Димитрий созвал дарбаз. Дарбаз предложил ему бежать в горы, т. е. открыто отложиться от монголов. Но в этом случае Грузия была бы обречена на опустошение монгольскими карательными войсками. Царь не принял совета дарбаза, он решил рискнуть жизнью и отправился в орду, в надежде, что это отведет от Грузии нависшую над ней угрозу. Поскольку Димитрий не являлся активным участником заговора и доказать его виновность было трудно, он рассчитывал оправдаться перед ханом.

Но царя погубил из мести его везир, амирспасалар Хутлубуга (сын Садуна), затаивший на Димитрия обиду за то, что царь, после смерти Садуна, лишил его, Хутлубугу, должности атабага. Когда честолюбивый амирспасалар увидел, что хан колеблется, не зная, как поступить с Димитрием, он обещал Аргуну привести в подчинение ему Вахтанга, сына Давида, сидевшего в Кутаиси. Хутлубуга соблазнял Аргун-хана перспективой—путем возведения Вахтанга на царский престол в Тбилиси объединить, под властью хана, оба грузинских царства. Аргун одобрил план Хутлубуги, и судьба Димитрия была решена: 12 марта 1289 г. он был обезглавлен.

Царя Димитрия народ прозвал «Самоотверженным».

Вахтанг II

Хутлубуга, по поручению хана, пригласил царевича Вахтанга в Восточную Грузию. Отец царевича — Давид, сын Русуданы, тогда еще здравствовавший, по уже отстранившийся от государственных дел, благожелательно отнесся к предложению хана. Он сопровождал сына до границы Картли, принял восточногрузинских дидебулов присягу на верность в пользу Вахтанга и вернулся в Кутаиси.

Вахтанг предстал перед ханом, и Аргун пожаловал ему власть над всей Грузией. Хан был доволен своим выбором: Вахтанг являлся наследником имеретинского престола, долгое время управлял Имерети вместе с отцом и даже принял при его жизни титул царя. Так что после смерти Давида обоим грузинским царствам предстояло объединиться и тем самым Западная (Залихская) Грузия должна была, наконец, подчиниться хану.

За заслуги перед ханом Хутлубугу сделали атабагом царя Вахтанга.

Но временщик Хутлубуга не сумел поладить с царем. Не прошло и двух лет, как между ними вспыхнула непримиримая вражда. Атабаг пытался привлечь на свою сторону грузинских дидебулов, свергнуть царя Вахтанга и посадить на его место Давида, сына Димитрия. Однако Хутлубуга не нашел поддержки ни в орде, ни среди грузинских дидебулов, оставшихся норными царю Вахтангу из ненависти к удачливому атабагу.

Атабага спасла от расправы за измену смерть Вахтанга, который умер в 1292 г. Царем в Восточной Грузии хан утвердил Давида, сына Димитрия (1293 г.).

Борьба между Газан-ханом и Давидом VIII

В 1295 г. ильханский престол в результате жестокой борьбы занял Газан, который заподозрил царя Давида в приверженности к политическим противникам хана. В 1297 г. Газан, который заподозрил грузинского царя в орду. Давид не подчинился хану;с частью феодалов он бежал в Нагорную Грузию (Мтиулети-Хеви), одновременно направив в Приволжье послов побудить золотоордынского хана выступить против Газана.

Некоторая часть феодалов Грузии все еще продолжала подчиняться Газану. Восстание, вспыхнувшее против Газана, длилось ряд лет.

Чтобы подчинить себе непокорного грузинского царя, хан употреблял разные способы: то он вел с ним переговоры, обещая мир и дружбу, то, чтобы посеять раздор, возводил на престол братьев Давида (Георгия с 1299 г., Вахтанга с 1302 г.), пытаясь в то же время переманить на свою сторону феодалов — сторонников Давида. Одновременно хан то и дело посылал монгольские карательные отряды в области, поддерживавшие восставшего царя.

Эти нескончаемые походы монгольских войск усугубили и без того тяжелое положение Грузии: «из-за смут, царивших в стране картлийской, здесь не было ни посевов, ни строительства», — рассказывает писатель той эпохи. За длительной смутой последовал голод, поразивший в первую очередь трудящийся народ и косивший людей с не меньшей жестокостью, чем монгольский меч.

Частые набеги, в течение ряда лет опустошавшие Грузию, угон в рабство и истребление жителей, голод и мор привели к тому, что Картли обезлюдела, «большинство народа из Картли ушло в Самцхе», где царил относительный мир.

Передвижение горцев в долину

В довершение ко всем невзгодам, в это смутное время Грузию постигло новое бедствие. В XIII в. передвижение горцев Северного Кавказа ущельями Главного хребта на юг охватило всю северную пограничную линию Грузии. В одних областях это передвижение протекало медленно и сравнительно мирно, в других, особенно в Картли — стремительно и сопровождалось военными стычками. Вожди осетинских племен, поддержанные ильханами, воспользовавшись ослаблением Картли, охваченной огнем восстаний, заняли ущелье Лиахвы и вторглись во Внутреннюю Картли. Разгорелась жестокая борьба. По свидетельству современника, осетинский мтавар «изгонял азнауров из их вотчин; жители Картли переживали великие потрясения». Всей системе феодального землевладения грозила окончательная гибель. Азнауры брались за оружие в защиту своих имений.

Захватывая вотчины феодалов, примитивные хлебопашцы тем самым сулили районам с высокой земледельческой культурой падение последней до уровня примитивного хозяйства. В этих условиях уже простой хозяйственный расчет и, что главное, классовое чутье подсказывали крестьянам необходимость стать на защиту своих пудзе и полей.

Феодалы, под руководством царя Георгия, сына Димитрия, изгнали северокавказских горцев из Картлийской долины, но горные ущелья осетины продолжали заселять еще долгое время.

Читать дальше »

Ослабление царской власти. Усиление мтаваров

Во время монгольского владычества государственный строй Грузии подвергся существенным изменениям. Прежде всего, монголы посадили на престол сразу двух царей, вследствие чего страна вскоре разделилась на два царства: с 50-х гг. XIII в. Давид, сын Русуданы, по существу, является царем Западной Грузии, а Давид, сын Георгия, царствует в Восточной Грузии и в Армении. Однако, перемены в сфере государственного управления этим не исчерпывались.

Монголы умело воспользовались политическим кризисом, наметившимся в феодальной Грузии уже с конца XII в. Они фактически раздробили страну на самостоятельные самтавро, договариваясь в отдельности с каждым из их правителей, тем самым как бы санкционируя их политическую независимость.

После того, как царь Грузии подчинился монголам, мтавары снова оказались в системе единого грузинского государства. Но завоеватели и после этого находчиво использовали разногласия между царем и мтаварами: вмешиваясь в эти разногласия, они выступали обыкновенно в защиту вассалов грузинского царя.

Современники не раз отмечали, что царь не в состоянии сменять мтаваров и эриставов «из страха перед ханом».

Таким образом, царская власть в Грузии во время монгольского ига потерпела урон, а реакционные дидебулы (мтавары) в лице монгольских захватчиков нашли могущественных покровителей и заступников.

Рассматриваемый период характеризуется постоянным ослаблением и ограничением царской власти и соответственно — усилением и расширением прав мтаваров. В связи с этим уменьшилось значение везира, как придворного должностного лица, и возросло значение эристава-эриставов (мтавара), который становился все более независимым властителем.

Углубление процесса распада царства

В конце XIII в. вся Грузия представляла поверхностное объединение фактически независимых «самтавро». Ослаблению самодержавной власти царя и распаду государственного единства Грузии способствовал, в свою очередь, существовавший при дворе монгольского хана институт хасинджу. По смыслу этого института монгольский хан принимал крупного феодала (или купца) под свое личное покровительство, беря его феодальное владение в свою собственность. Такого феодала с его землею хан иногда передавал в виде хасинджу своей жене, сыну, и в этом случае налоги поступали не в диван (государственная казна), а в распоряжение получившего хасинджу; при этом, хасинджу обычно вычеркивали из Книг монгольского дивана. Доступ в хасинджу для ханских чиновников-баскаков был закрыт. Привилегия феодала, вступившего под защиту хана, заключалась в том, что он сам собирал налоги, передавая их патрону.

Институт хасинджу способствовал улучшению экономического положения области, ущемляя в то же время права царя. Отныне хасинджу фактически выходит из компетенции царя.

Грузинские феодалы стремились превратить свои земли в хасинджу, и некоторым из них, как например, Элигуму Орбели, Садуну Манкабердели, Саргису Джакели, это удалось. Получили хасинджу и крупные купцы — Умек и Шнорхавор.

Особо следует отметить переход на положение хасинджу Саргиса Джакели. Саргис Джакели был везиром (мечурчлетухуцесом) Давида, сына Георгия, и мтаваром Самцхе. Этот могущественный феодал слыл верным вассалом царя. Монголы считали весьма желательным посеять раздор между царем и Джакели, дабы отторгнуть его земли от Грузии. В орде Саргису Джакели дали понять, что хан не станет возражать против превращения управляемых им земель в хасинджу. Царь узнал об этом и поспешил взять под стражу своего везира. Но вмешался монгольский хан, и в 1266 г. Саргис Джакели и его самтавро были объявлены хасинджу хана.

Так на территории грузинского царства возникла и третья политически обособленно управляемая единица — Самцхе.

Начиная с этого времени до 20-х гг. XIV в. жизнь Восточной Грузии и Западной Грузии, а также Самцхе протекала в различных политических и экономических условиях.

Самцхе во второй половине XIII в.

Покровительство на обеспечило мтавару (князю) Самцхе привилегированное положение, и он легко объединил земли, лежавшие от Ташискари до Басмами, К 80-м гг. ХШ в. в это самтавро входили: Хеоба (Боржомское ущелье), Самцхе, Аджара, Шавшети, Артаани, Кола, Карсская земля (по-грузински: Карули Квекана), Кларджети, Тао и Спери.

Защищенная от разгула монгольских чиновников, Самцхе успешно преодолела трудности того времени и ей в большей степени, чем другим землям Грузии, удалось сохранить культурные завоевания предшествующей эпохи. Об относительно благоприятных условиях развития Самцхе говорит не только территориальный рост этого самтавро, но и улучшение его экономического положения, оживление строительных работ.

Именно сюда бежали крестьяне из Картли — земли голодающей, превратившейся в арену бесконечных войн.

Мтавары Самцхе Саргис, Бека и его сыновья успешно обороняли свои владения от вторжений малоазийских турок, восстанавливали подорванное хозяйство страны, успешно разрабатывали новое законодательство.

Официально мтавары Самцхе оставались вассалами царя Грузии, они и после перехода на положение хасинджу носили почетное звание царского везира (сын Саргиса—Бека Джакели был царским мандатуртухуцесом). Но, по существу, князья Джакели являлись вполне независимыми властителями, их везирство было только формой, лишенной былого содержания.

Западная Грузия во второй половине XIII в.

После того как восставший против ильханов Давид, сын Русуданы, обосновался в Кутаиси, а Давид, сын Георгия, вынужден был заключить соглашение с ханом (1264 г.), разделение Грузии на два царства стало фактом. Западная Грузия больше не подчинялась монголам. Давид, сын Русуданы, осторожный и предусмотрительный политик, готовился к продолжению борьбы с монголами, налаживал связи с противниками ильханов: египетским султаном и ханами Золотой Орды. В 1264 — 1265 гг. Давид, сын Русуданы, направил к египетскому султану послов, снабженных богатыми дарами. В 1268 г. из Грузии в Египет выехало еще одно посольство. Тесную связь наладил Давид и с правителями Золотой Орды.

Давид, сын Русуданы, не скрывал своей вражды к ильханам. Он не довольствовался пассивной обороной, а используя смуту и беспорядки, происходившие в орде, смело вмешивался в её внутренние дела. Восставшие против ильханов монгольские царевичи, военачальники или чиновники часто находили убежище в Западной Грузии.

Активностью отличалась политика Давида и в отношениях с Трапезундским царством, которое в 1244 г. монголы превратили в своего данника. Некогда сильное влияние грузин при трапезундском дворе к этому времени ослабло, чему способствовало не только военное давление со стороны турок, но и активизация внешней политики вновь усилившегося византийского императора. Последний особенно энергично пытался искоренить влияние грузин в Трапезунде. В ответ на это Давид, сын Русуданы, в 1282 г. со своим войском напал на Трапезундское царство и захватил часть его. Борьба за обладание Трапезундом продолжалась с переменным успехом, а трапезундский царский двор обычно попадал то под влияние царя Грузии, то под влияние византийского императора.

Ильханы постоянно стремились подчинить себе Давида. Иногда они сговаривались с эриставом Рача — Кахаберисдзе, стремясь с его помощью захватить царя в свои руки, иногда заигрывали с царем, сажая его сына Вахтанга царем Восточной Грузии. Давид проявлял осторожность, не доверял монголам и до самой смерти (1293 г.) сумел сохранить независимость.

После смерти Давида, между его сыновьями возникли раздоры и междоусобицы, продолжавшиеся до 20-х гг. XIV в., вплоть до нового объединения Грузии.

Читать дальше »

12 апреля весь мир отмечает День авиации и космонавтики. Это особенный день – день триумфа науки и всех тех, кто сегодня занимается космической отраслью.

См. Видео…

Читать дальше »

См. Слаид-шоу…

Читать дальше »

В древности празднику Благовещения давали разные имена: Зачатие Христа, Благовещение о Христе, Начало искупления, Благовещение ангела Марии. О том, где и как впервые появился праздник Благовещения, ничего неизвестно. Известно, что в 560 году император Иустиниан указал дату празднования Благовещения – 25 марта (7 апреля по новому стилю).

Читать дальше »

Читать дальше »